В замке чудовища заперты двери, понавешены засовы, и нельзя увидеть, как из горловин флейт льются реки крови.
И нельзя проникнуть в тайный сад, полный цветов, садков для рыб и птичьих клеток.
Нельзя ступить на дорогу, ведущую в манительную арку покоев, где с самозабвенной гармонией переливаются друг в друга аромат фиалки и сияние аметиста. Где на дыбе ложа, как будто мучаемый жаждой, нагой, с одной лишь фатой чистой прохлады на лице, спит полу-ребенок, полу-бог.
И нельзя увидеть, что чудовище рядом, и тяжелой лапой перебирает струны волос, эти черные и блестящие, как мурены глубин, тяжелые шелковые сети.
И наклоняется, чтобы умереть, мирно окончить слишком долгий путь.
Ведь лучше утонуть в миндале и молоке, захлебнуться светом звезд и раствориться в круговороте древнейшей музыки, чем продолжать гнить, как отогнанный от райских кущ, нелюдимый и затравленный зверь, в стоячей трясине среди немых болотных пней и крыл летучих мышей.